Он шел по Михайловской площади, высоко задрав подбородок. Даже слишком высоко, как для обычного прохожего.
Он шел. Его не волновал снег, падающий хлопьями на лицо. Не волновали люди: ни те, которые безразлично шли мимо; ни те, которые оборачивались в след. Ему все было все равно.
- Зачем я это сделал? - тихо сам себя спросил он.
- Потому что дурак, - сам себе ответил он.
- Но что я еще мог сделать? Надо было дать ей растоптать мою жизнь? Она предала.
- А что есть в твоей жизни такого, чего было б настолько жалко, чтобы не дать ей стать частью тебя?
- Хм-м-м, и правда, что есть...
- Чего ты добился? - спросил он сам себя.
- Ничего из того, чего хотел бы добиться, - ответил он сам себе. Остановился. Закурил.
- Так почему не дал ей шанс объяснить все? Сам ведь всегда говорил - шанс надо давать.
- Шанс... - повторил он. - И почему диалог с собой всегда похож на идиотизм? Информации ноль... Одно мозгоебство.
Он давно перестал себя понимать. Когда? Давно.
- А понимал ли я вообще себя когда-нибудь? - продолжил он задавать себе вопросы.
- ... - получил в ответ.
- И что вообще значит - понимать себя?
- ...
- Вот она, судя по всему, себя понимает. Понимает, что хочет быть рядом. Это уже что-то, как для нее...
- Слушай, кончай ныть. Задрал себя вконец, - ответил он сам себе и бросил новую дымящуюся сигарету в снег. В снегу образовалась седьмая по счету дырка.
Он резко повернул и побежал в ту сторону, откуда шел. Он повернул в ее сторону.
Вот и подъезд. Звонок в дверь. Тишина.
Стук сердца.
Еще стук.
Тишина.
И вот дверь открывается. Перед ним она. Заплаканная.
- Прости, что предала, - сказала она. И непослушная прядь темных волос упала на ее лицо. Чужое ему и одновременно родное. - Прости, что бросила тогда. Я все эти годы жила мыслью о тебе...
Он молчал. Он думал. В его жизни не нашлось ничего, чего было б жаль, чтобы не дать ей шанс.
Он притянул ее к себе. Обнял.
- Прощаю... мама.